Один из способов поддержание веры - сокрытие знаний. Этот способ использовала религия и те времена мы называем темными. К этому способу прибегают и в настоящем ... как потом назовут это время?
Засекречивание армейских потерь в мирное время, закон «о нежелательных организациях», запреты называть наркотики наркотиками, озвучивать причины самоубийств, обсуждать рост заболеваемости ВИЧ — налицо явное нежелание власти отвечать на вопросы общества и отчитываться перед ним о своих действиях. Государство не хочет говорить. А для этого — хочет запретить задавать вопросы.
К гостайне указом президента отнесены сведения о потерях личного состава не только в военное время, но и в мирное — в период проведения спецопераций. Спецоперацией, судя по всему, можно назвать практически любую засекреченную военную операцию — что на территории страны, что за ее пределами.
«Вежливые люди» в Крыму были участниками спецоперации, что позже подтвердил президент. Офицеры ГРУ, захваченные в плен на Украине, тоже могли участвовать в спецоперации. Если бы они стали «потерями», о них бы, скорее всего, никто не узнал. Выражение «Нет человека — нет проблемы» родом из СССР, и, кажется, сегодня оно вновь взято на вооружение.
Но даже погибшие могут «говорить», если их смерть небезразлична обществу.
Расследования депутата Шлосберга о погибших псковских десантниках, публикации блогерами фотографий могил контрактников, в мирное время погибших непонятно где, дискуссии в прямом эфире радиостанций, куда дозваниваются родители солдат, вдруг оказавшихся в «отпуске» в районе боевых действий, — все это отныне может стать нарушением «гостайны» и караться сроком.
Указ фактически запрещает задавать нежелательные вопросы о погибших. Причем, раз нельзя спрашивать о потерях, трудно задавать вопросы и о социальной помощи близким тех, чьи родные «тайно» погибли. Государство может поддержать семьи погибших, а может и нет — общество об этом уже не узнает.
Вкупе с уже принятым законом «о нежелательных организациях» напрашивается вывод, что власть то ли не находит аргументов, то ли просто не желает больше разговаривать с гражданами, когда они поднимают острые вопросы.
Ведь поставленный вопрос — это уже обозначение проблемы. Знак, что она существует и требует ответов и внимания. А нет вопроса — нет и проблемы.
Параллельно в Думе обсуждается очередной законопроект Ирины Яровой, на этот раз о том, что нельзя называть наркотики наркотиками. Депутат хочет серьезно расширить понятие пропаганды наркотических средств, запретив изображения наркотиков и даже упоминания их названий в кино, книгах, интернете, газетах и журналах. Нельзя будет и рассказывать гражданам о медицинском действии таких средств (только тяжелобольным и по большому секрету).
Ранее Роскомнадзор, выполняя решение Роспотребнадзора, фактически запретил СМИ указывать не только способ, но и возможные причины того, почему человек решился на самоубийство.
Чиновники делают вид, что отчаянно борются с суицидами и наркотиками, пытаясь что есть силы огородить бедных безвольных граждан от «смертельной информации». Видимо, сильно сомневаясь в способности граждан воспринимать и оценивать реальную информацию самостоятельно, без госфильтрации.
А выглядит все это так, будто чиновники не справляются с нарастающими проблемами — затянувшейся гибридной войной в соседней стране, ростом наркомании, суицидов онкобольных, ВИЧ-заболеваний — и просто не хотят, чтобы общество об этом знало. Молчание как цена видимости благополучия?
Здесь работает тот же принцип: нет слова — нет проблемы.
Нет слова «героин» — и вроде как и самого героина нет. А упомянули «героин» — с вас штраф. Человек покончил с собой «не скажем почему» — и нет в стране проблемы обезболивания тяжелобольных. А если сообщили, что самоубийца страдал от невыносимых болей, — СМИ закрыть. Отпускники-контрактники заблудились на чужой территории и погибли там — что тут обсуждать, это гостайна. Нарушите — сядете лет на пять. Родители погибшего или раненого хотят поделиться своим горем, предупредить других? Извините, можем предложить только минуту молчания. Час молчания. Годы…
Вообще, комментарии из ведомств и министерств в последнее время все больше напоминают ответы разведчика на допросе: не в курсе, не знаю, мы этими вопросами не занимаемся… Некоторые из чиновников, по долгу службы занимающиеся общением с прессой, перестали быть доступными. А те, кто доступны, — не в курсе. Как-то даже
беспокойство охватывает: как люди, наделенные властью, принимают решения, если их ни о чем не информируют?..
Впрочем, этот вопрос скоро, наверное, тоже нельзя будет задать. Потому что это нежелание отвечать депутаты оформляют законодательно.
Диалог государства с обществом в России уже давно превратился в имитацию: общество с государства никогда особо не спрашивало, следовательно, и государство не торопилось отвечать. Но сегодня даже имитацию отбрасывают за ненадобностью.
При этом любому здравомыслящему человеку понятно, что проблемы не решаются умолчанием — они будут нарастать и дальше. Тем, кто придет на место безответных, а скорее — безответственных, политиков, придется трудно. Но еще труднее придется тем, кто сегодня-завтра может стать этими самыми «тайными потерями».
«Газета.Ru»
Засекречивание армейских потерь в мирное время, закон «о нежелательных организациях», запреты называть наркотики наркотиками, озвучивать причины самоубийств, обсуждать рост заболеваемости ВИЧ — налицо явное нежелание власти отвечать на вопросы общества и отчитываться перед ним о своих действиях. Государство не хочет говорить. А для этого — хочет запретить задавать вопросы.
К гостайне указом президента отнесены сведения о потерях личного состава не только в военное время, но и в мирное — в период проведения спецопераций. Спецоперацией, судя по всему, можно назвать практически любую засекреченную военную операцию — что на территории страны, что за ее пределами.
«Вежливые люди» в Крыму были участниками спецоперации, что позже подтвердил президент. Офицеры ГРУ, захваченные в плен на Украине, тоже могли участвовать в спецоперации. Если бы они стали «потерями», о них бы, скорее всего, никто не узнал. Выражение «Нет человека — нет проблемы» родом из СССР, и, кажется, сегодня оно вновь взято на вооружение.
Но даже погибшие могут «говорить», если их смерть небезразлична обществу.
Расследования депутата Шлосберга о погибших псковских десантниках, публикации блогерами фотографий могил контрактников, в мирное время погибших непонятно где, дискуссии в прямом эфире радиостанций, куда дозваниваются родители солдат, вдруг оказавшихся в «отпуске» в районе боевых действий, — все это отныне может стать нарушением «гостайны» и караться сроком.
Указ фактически запрещает задавать нежелательные вопросы о погибших. Причем, раз нельзя спрашивать о потерях, трудно задавать вопросы и о социальной помощи близким тех, чьи родные «тайно» погибли. Государство может поддержать семьи погибших, а может и нет — общество об этом уже не узнает.
Вкупе с уже принятым законом «о нежелательных организациях» напрашивается вывод, что власть то ли не находит аргументов, то ли просто не желает больше разговаривать с гражданами, когда они поднимают острые вопросы.
Ведь поставленный вопрос — это уже обозначение проблемы. Знак, что она существует и требует ответов и внимания. А нет вопроса — нет и проблемы.
Параллельно в Думе обсуждается очередной законопроект Ирины Яровой, на этот раз о том, что нельзя называть наркотики наркотиками. Депутат хочет серьезно расширить понятие пропаганды наркотических средств, запретив изображения наркотиков и даже упоминания их названий в кино, книгах, интернете, газетах и журналах. Нельзя будет и рассказывать гражданам о медицинском действии таких средств (только тяжелобольным и по большому секрету).
Ранее Роскомнадзор, выполняя решение Роспотребнадзора, фактически запретил СМИ указывать не только способ, но и возможные причины того, почему человек решился на самоубийство.
Чиновники делают вид, что отчаянно борются с суицидами и наркотиками, пытаясь что есть силы огородить бедных безвольных граждан от «смертельной информации». Видимо, сильно сомневаясь в способности граждан воспринимать и оценивать реальную информацию самостоятельно, без госфильтрации.
А выглядит все это так, будто чиновники не справляются с нарастающими проблемами — затянувшейся гибридной войной в соседней стране, ростом наркомании, суицидов онкобольных, ВИЧ-заболеваний — и просто не хотят, чтобы общество об этом знало. Молчание как цена видимости благополучия?
Здесь работает тот же принцип: нет слова — нет проблемы.
Нет слова «героин» — и вроде как и самого героина нет. А упомянули «героин» — с вас штраф. Человек покончил с собой «не скажем почему» — и нет в стране проблемы обезболивания тяжелобольных. А если сообщили, что самоубийца страдал от невыносимых болей, — СМИ закрыть. Отпускники-контрактники заблудились на чужой территории и погибли там — что тут обсуждать, это гостайна. Нарушите — сядете лет на пять. Родители погибшего или раненого хотят поделиться своим горем, предупредить других? Извините, можем предложить только минуту молчания. Час молчания. Годы…
Вообще, комментарии из ведомств и министерств в последнее время все больше напоминают ответы разведчика на допросе: не в курсе, не знаю, мы этими вопросами не занимаемся… Некоторые из чиновников, по долгу службы занимающиеся общением с прессой, перестали быть доступными. А те, кто доступны, — не в курсе. Как-то даже
беспокойство охватывает: как люди, наделенные властью, принимают решения, если их ни о чем не информируют?..
Впрочем, этот вопрос скоро, наверное, тоже нельзя будет задать. Потому что это нежелание отвечать депутаты оформляют законодательно.
Диалог государства с обществом в России уже давно превратился в имитацию: общество с государства никогда особо не спрашивало, следовательно, и государство не торопилось отвечать. Но сегодня даже имитацию отбрасывают за ненадобностью.
При этом любому здравомыслящему человеку понятно, что проблемы не решаются умолчанием — они будут нарастать и дальше. Тем, кто придет на место безответных, а скорее — безответственных, политиков, придется трудно. Но еще труднее придется тем, кто сегодня-завтра может стать этими самыми «тайными потерями».
«Газета.Ru»
{[['
']]}
']]}
